Artículos de Psicoterapia Integrativa

Жизненные сценарии и модели привязанности: Теоретическое Обоснование и Терапевтическая Вовлеченность

Richard G. Erskine

ПереводТатьяныГоголевой-Under Tutorship-Certified International Integrative Psychotherapy Trainer & Supervisor (UT-CIIPTS)

Изначально Эрик Берн полагал, что жизненные сценарии формируются из ранних переживаний и имплицитных протоколов младенчества и раннего детства. Теория привязанности Джона Боулби и сопутствующие исследования предоставили теоретическое обоснование теории сценариев и определили необходимость фокусироваться на стадиях развития в психотерапевтической работе. Надежная, тревожная/амбивалентная, избегающая, дезорганизованная и изолированная привязанности описываются в их неразрывной связи с жизненными сценариями.

Жизненные сценарии как системы бессознательной психологической организации и саморегуляции возникают в результате накопившихся нестыковок в значимых, зависимых отношениях. Сценарии неосознанно формируются у детей младенческого и раннего возраста, и даже у подростков и взрослых как творческая стратегия совладания с разрывами контакта, когда периодически или постоянно не удовлетворяются базовые жизненные потребности в развитии и отношениях. Эти бессознательно организованные паттерны часто впервые формируются в младенчестве, как субсимволические глубинные модели отношений, основанные на качестве отношений «младенец-опекун». Ранние модели затем закрепляются и усовершенствуются на последующих стадиях развития. Результатами являются модели бессознательных отношений, которые составляют жизненные сценарии. Эрик Берн (1961) впервые описал сценарий как "обширный бессознательный план жизни" (ст.123), который отражает "ранние драмы детства" (116). Этот план жизни формируется из "сценарного протокола" и "палимпсестов", довербальной, субсимволической и пресимволической процедурной памяти, которая создают шаблоны бессознательных отношений и имплицитные, основанные на опыте, выводы, которые составляют ядро жизненных сценариев (Bucci, 2001; Erskine,2008). Протокол и палимпсесты – превербальные, эмоционально сопровождаемые, физиологические реакции выживания. Они представляют собой самые ранние конструкции бессознательных паттернов отношений – внутренние рабочие модели, которые по природе возникновения являются исключительно физиологическими и эмоциональными. Берн (1972) писал: "Первичная закладка сценариев происходит в период грудного вскармливания в форме коротких протоколов, которые позже могут преобразоваться в сложные драмы" (ст.83). Хотя Cornell и Landaiche (2006) обращали внимание на клиническую значимость протокола сценария и необходимость психотерапевтического мышления и работы в контексте стадии развития клиента, литература по транзактному анализу не уделяет достаточно внимания центральной роли "ранних переживаний", которые составляют протокол сценария – родительская ненастроенность и повторяющееся (накопленное) пренебрежение субсимволического / превербального младенчества и пресимволического раннего детства. Чаще литература подчеркивает, как сценарии формируются из родительских взглядов, эксплицитных(явных) решений и значимых историй в период посещения детского сада и начальной школы, в возрасте, когда ребенок имеет способность к символической ментализации (Berne, 1972; English, 1972; Goulding & Goulding, 1979; Steiner, 1971; Stuntz, 1972; Woollams, 1973).

В литературе по транзактному анализу ставится акцент на формировании сценариев между 4 годами и подростковым возрастом, что может быть частично связанно с опубликованным посмертно утверждением Berne (1972), в котором он соотносит сценарий с "планом жизни, основанном на решениях, сделанных в детстве, подкрепленных родителями, оправданных последующими событиями и приводящих к выбранной альтернативе" (ст.446). В этом комментарии Berne предполагал, что сценарии являются сознательными решениями, которые возникают однажды, когда ребенок достигает возраста развития языковых навыков, когда возможны символическое мышление, конкретные операции причинно- следственной связи и осведомленность об альтернативных выборах (Bucci, 2001; Piaget, 1954).

В литературе по транзактному анализу акцент ставиться на том, что сценарий формируется в среднем детстве; вероятно это связано с тем, что в этот период развития уже существует образная и эксплицитная память, которая дает возможность запомнить многие сценарные решения, родительские послания и детские трудности и, таким образом, приспособиться к семье, сверстникам и школьным требованиям и сделать их доступными осознанию. Кроме этого, сценарные решения, родительские послания, модели поведения, которые являются символическими, осознанными и доступными для языка, лучше поддаются когнитивному объяснению, поведение - коррекции и воздействию краткосрочных методов психотерапии.

В литературе по клиническому транзактному анализу часто пренебрегали значимостью субсимволических, превербальных, физиологических реакций выживания и имплицитных выводов, основанных на опыте младенчества и раннего детства, которые формируют бессознательные процедурные планы и внутренние рабочие модели "я- в -отношениях» (Erskine,2007). Современная литература по нейропсихологии, развитию ребенка и исследования о ранней привязанности ребенок/родитель подчеркивают необходимость сосредоточения внимания психотерапевтов на превербальном опыте отношений клиента в раннем детстве (Beebe, 2005; Cozolino, 2006; Damasio, 1999; Hesse, 1999; LeDoux; 1994; Schore, 2002; Siegel, 1999; Weinberg & Tronick, 1998).

Физиологические реакции выживания и эмоциональный/процедурный опыт младенца и маленького ребенка – протокол жизненного сценария и палимпсесты, которые составляют ранние преживания детства – формируют внутренние субсимволические рабочие модели саморегуляции и взаимоотношений (Bowlby, 1973). Позже эти бессознательные субсимволические воспоминания о физиологических реакциях, эмоциях и процедурном опыте выражаются физиологическим дискомфортом, эскалацией аффекта или минимизацией эмоций, имплицитным осознанием, и переносами в повседневной жизни. Эти бессознательные паттерны отношений влияют на наши реакции и ожидания, которые определяют, в каком мире мы живем, какими людьми являемся и на качество межличностных отношений, которые будут у нас с другими людьми. Они физически закодированны в тканях организма и биохимических реакциях, в эмоциональной сфере как подкорковая стимуляция мозга, в когнитивной сфере - в форме убеждений, позиции и ценностей. Все это образует план-проект, которым мы руководствуемся в жизни.

Жизненные сценарии представляют собой сложную сеть нейронных проводящих путей в форме мыслей, эмоций, биохимических и физиологических реакций, фантазий, шаблонов отношений, и важного процесса гомеостатической саморегуляции организма. Сценарии, сформированные на основе физиологических реакций выживания, имплицитных выводов, основанных на опыте, продолжительной ненастроенности и пренебрежении, так же как и хронического стресса и острой психологической травмы – это аспекты, требующие психотерапии, основанной на развитии, где терапевтические отношения являются центральными и проявляются через уважение, надежность и стабильность заботливо настроенного, квалифицированного, реального человека (психотерапевта)(Erskine,1993).

Обзор литературы

Fritz Perls описывал повторяющиеся выводы и модели самоутверждения как "жизненные сценарии" (Perls, 1944; Perls & Baumgardner, 1975), состоящие из "ранних сцен" и "плана жизни" (Perls, Hefferline, & Goodman, 1951, pp. 305-306). Alfred Adler рассматривал эти повторяющиеся детские модели как "стиль жизни" (Ansbacher & Ansbacher, 1956), в то время как Sigmund Freud (1923/1961) использовал термин "навязчивое повторение", чтобы описать похожие явления. Современные психоаналитики рассматривают похожие явления, когда пишут о влиянии бессознательных моделей отношений, сформированных на ранних стадиях развития, хотя они не используют термины "сценарий" или "жизненный сценарий" (Arlow, 1969; Basch, 1988; Slap, 1987; Stolorow & Atwood, 1989).

Литература по общей психологии описывает такие системы бессознательных отношений как когнитивные структуры, которые отражают организацию мира личности в форме единой системы убеждений, представлений, взглядов, и ожиданий (Lewin, 1951) и включают в себя некоторые аспекты моделей бессознательных отношений или жизненных сценариев (Andrews, 1988, 1989; Beitman, 1992; Kelly, 1955; Thelen & Smith, 1994).

Литература по транзактному анализу началась с того, что Берн описывал важность раннего или протокольного опыта младенца с опекуном как "самую раннюю версию сценария" (Berne, 1972, p. 447), "первоначальные драматические переживания на которых основан сценарий" (ст.446). Он посвятил этой важной теме лишь несколько страниц, оставив ее другим трансактным аналитикам для исследования, доработки, расширения концепциии и развития клинической интуиции для эффективной психотерапии жизненных сценариев. Steiner (1971) проиллюстрировал один из аспектов теории сценариев с помощью матрицы Эго-состояний, которая отражала влияние родителей. Он уделял особое внимание жесткой силе явных и скрытых посланий родителей, способных фатально влиять на жизнь ребенка. Robert and Mary Goulding (1978) описали другой аспект теории с помощью списка запретов, которые формируют основу для принятия ребенком сценарных решений. Их примеры сценарных решений являются примерами точных воспоминаний, в которых осознанно запоминается реальная сцена из детства, определяется соответствующий родительский запрет, и формулируется решение ребенка подчиниться запрету.

В своей последней работе, Berne (1972) выделяет три явления, предшествующие формированию жизненного сценария: родительское программирование, решения ребенка и влияние историй. Он описывал, как дети, особенно в "волшебном возрасте" от 4 до 7 лет, будут использовать сказки и мифологию как вдохновляющие истории при моделировании своих жизней (Freiberg,1959). Такие детские истории часто являются кульминацией и преувеличением родительских посланий, ранних детских переживаний, и жизнеопределяющих решений. Они помогают обеспечить чувство значимости и помогают в определении себя, других и качества жизни. В книге 1972, которая написана скорее в стиле популярной, нежели специальной литературы, Берн не акцентирует внимание на том, что происхождение жизненных сценариев заложено в ранних драмах, протоколах и палимпсестах раннего детства; он дает лишь частичное определение сценария: "Сценарий является действующей программой, развитой в раннем детстве под родительским влиянием, которое направляет поведение индивида в наиболее важных аспектах его жизни" (ст. 418).
Cornell (1988) был тем, кто подчеркнул важность протокола сценария в младенчестве –физиологические реакции выживания и "телесный уровень" сценария. Статья Cornell повысила мотивацию трансактных аналитиков вновь подумать о процессе развития и сосредоточить психотерапию на решающем значении ранних отношений в жизни.

Хотя Berne и другие авторы трансактного анализа описывали разные способы, с помощью которых может быть сформирован жизненный сценарий, они не предоставляли исчерпывающее определение. Это было в статье 1980 г. под названием "Исцеление сценариия : поведенческий, интрапсихический и физиологический", где я представил первое рабочее определение. Я определил сценарий как жизненный план, основанный на решениях, принятых на любой стадии развития, который подавляет спонтанность и ограничивает гибкость в принятии решении и в отношениях людей. Такие сценарные решения обычно принимаются, когда человек находится под давлением и осознанием ограниченности выбора. Сценарные решения позже проявляются в жизни как ограничивающие сценарные убеждения про себя, других и качество жизни. Когда человек был под давлением, эти сценарные убеждения, вместе с подавленными чувствами проявляются во внутреннем и внешнем поведении, вместе с выборочными воспоминаниями, формируют замкнутую систему переживания своей жизни. Эта замкнутая система является сценарием. (Erskine, 1980, p. 102).

Это определение, как и определения других авторов трансактного анализа, создают впечатление, что сценарий формируется из сознательных решений ребенка. Если термин "решения" относится к явному опыту и сознательному выбору, то формирование сценария из субсимволических и скрытых, ранних переживаний детства, протоколов и палимпсестов, не являются частью явного решения, потому что они возникают раньше символического мышления. Если, однако, мы используем более широкое определение "решения", чтобы включить субсимволические, довербальные и общие реакции организма в младенчестве и раннем детстве, которые недоступны символической ментализации, то термин "решение" может включать эти ранние скрытые и пресимволические, саморегулирующиеся жизненные переживания, которые состоят из недифференцированных эмоций, физиологических реакций и моделей отношений.

Недавно я конкретизировал это раннее определение и представил исчерпывающее определение сценариев, которое включает глубинное влияние младенчества и раннего детства. "Жизненные сценарии являются совокупностью бессознательных моделей отношений, основанных на физиологических реакциях выживания, скрытых выводах, основанных на опыте, явных решениях, и/или саморегулирующихся интроекциях, сделанных под влиянием стресса, на любой стадии развития, которые подавляют спонтанность и ограничивают гибкость в решении проблем, сохранении здоровья и в отношениях с людьми (Erskine, 2007, p. 1). Физиологические реакции выживания и скрытые выводы, основанные на опыте, которые я описываю, являются субсимволическими и пресимволическими попытками ребенка справиться с ненастроенностью, кумулятивным пренебрежением, психологическими травмами и семейными драмами в младенчестве и преконцептуальном раннем детстве.

Bowlby (1969, 1973, 1980) также писал о бессознательных моделях отношений и описал биологические императивы продолжительной физиологической и эмоциональной связи в создании висцерального ядра, из которого возникают представления о себе и других. Он рассматривает эти модели отношений как "внутренние рабочие модели", которые образуются из переживаний в младенчестве и раннем детстве. Bowlby предположил, что здоровое развитие является результатом взаимности и обоюдного удовольствия ребенка и опекуна в их физической связи и эмоциональных отношениях. Его совместные исследования (Ainsworth, Behar, Waters, & Wall, 1978) обнаружили, что матери спокойных младенцев были настроены на эмоции и ритм своих детей, чувствительны к ненастроянностям, и быстро исправляли ошибки в настройке. Именно качество компенсации, межличностного контакта и передачи эмоций являются самыми важными в формировании безопасных отношений, чувства материнства, и жизнеспособности.
Bowlby описал небезопасные привязанности как психологический результат разрывов связей в зависимых отношениях. Его идеи повлияли на исследователей и писателей, ориентированных на развитие, которые в дальнейшем определили особые паттерны небезопасной привязанности как результат неоднократных разрывов в зависимых отношениях. Они определили эти небезопасные модели как амбивалентные, избегающие, дезорганизованные или изолированные стили привязанности (Ainsworth et al., 1978; Doctors, 2007; Main, 1995; O’Reilly-Knapp, 2001). Теория Bowlby обеспечивает понимание, как физиологические реакции выживания и скрытые выводы, основанные на опыте младенца или маленького ребенка, могут формировать внутренние рабочие модели, предшествующие бессознательному жизненному сценарию.
Выше приведенные авторы предлагает терапию, которая представляет собой некое сочетание анализа, интерпретации, объяснения, межличностных отношений и/или изменения поведения.
По моему мнению, для полноценного излечения жизненного сценария необходимо обеспечить психотерапию отношениями, ориентированную на развитие, которая объединяет эмоциональные, поведенческие, когнитивные и физиологические направления психотерапии, уделяя особое внимание бессознательной передаче субсимволического и пресимволического опыта отношений клиента, которые выявляются через стиль саморегуляции, основные убеждения, метафоры, избегание, истории и стиль изложения, и переносы как с психотерапевтом, так и в повседневной жизни. Задача психотерапевта распознать физиологические и эмоциональные переживания в младенчестве и раннем детстве клиента и способствовать осознаю клиентом скрытых моделей отношений.

Паттерны привязанности

Литература по психологической привязанности имеет отношение к пониманию жизненных сценариев и предоставляет альтернативную точку зрения о том, как модели отношений в раннем детстве могут активизироваться спустя годы во взрослой жизни (Hesse, 1999). Внутренние рабочие модели привязанности каждого человека (напр. модель сценария) выявляется в его или ее собственных моделях поведения, взаимодействии с другими, основных убеждениях, фантазиях, и рассказах про свою жизнь. Bowlby (1973) описал как внутренняя рабочая модель ребенка предоставляет "чувство принятия или непринятия его самого в глазах субъекта привязанности" (с. 203). Эти внутренние рабочие модели определяют ожидание, эмоциональные и поведенческие реакции связанные с другими, природу фантазий и качество межличностных взаимодействий. Они едва заметны в разговорах и рассказах, часто проявляются в начальных или вводных фразах, как "Ты не поверишь мне, но..." или "Бесполезно пытаться..." или "Что можно ожидать от людей". Физиологические реакции выживания, вызванные страхом, продолжительным пренебрежением потребностями в отношениях, кумулятивная психологическая травма, и бессознательные выводы - все записывается в стволе головного мозга как процедурные воспоминания о себе-в-отношениях (Damasio, 1999).
Шаблоны привязанности – то, что Bowlby (1973) рассматривал как внутренние рабочие модели – отражают протокол сценария, процедурные воспоминания и формируют основу жизненного сценария: "Внутренние рабочие модели составляют восприятие, эмоции и ожидания ребенка о привязанности в отношениях (Howell, 2005, с. 150).

Эти внутренние рабочие модели появляются из сочетания скрытых выводов, основанных на опыте, эмоциональных реакций и бессознательных приемов в отношениях в ответ на повторяющиеся взаимодействия между ребенком и опекуном. Они являются адаптацией к стилям отношений близких, чтобы обеспечить видимость удовлетворения потребностей. Модели привязанности состоят из бессознательных, субсимволических, процедурных форм памяти, основанных на ранних защитных физиологических и эмоциональных реакциях (Bowlby, 1988).

Безопасные модели привязанности обеспечивают регуляцию эмоций, снижают беспокойство, и усиливают чувство благополучия. Они развиваются, когда опекун настроен, доступен и отзывчив к маленькому ребенку (Doctors, 2007). Безопасность развивается у подростка благодаря непрерывной доступности и эмоциональным ответным реакциям, последовательности, и благонадежности опекунов, когда такие опекуны воспринимаются как "более сильные и/или мудрые" (Bowlby, 1988, ст.12). Дети и взрослые с безопасной привязанностью справляются с эмоциональными потрясениями и переживаниями, выражая и признавая их по мере появления и затем стремятся к состоянию комфорта (Mikulincer, Florian, & Tolmatz, 1990). Дети с безопасной привязанностью развивают способность к самоанализу, учатся комментировать собственный процесс мышления и помнить личную историю (Main, Kaplan, & Cassidy, 1985). Fonagy и его коллеги (1996) отмечают, что дети с безопасной привязанностью способны делать спонтанные, саморефлексивные комментарии, сложные и связные повествования. Они могут судить о своем влиянии на других и оценивать свое собственное поведение. Подытоживая их исследования, Ainsworth и его коллеги (1978) сделали вывод, что безопасность маленького ребенка или отсутствие таковой, как правило, определяется качеством эмоционального, физического, и невербального общения в ранних зависимых отношениях. Tasca, Balfour, Ritchie и Bissada (2007) отмечают, что модели небезопасной, тревожно-амбивалентной или избегающей привязанности развивается как реакция на инфантильных опекунов, которые являются недоступными и нечувствительными. Дети, у которых развиваются модели тревожно-амбивалентной привязанности обычно имеют родителей, которые были непредсказуемо отзывчивыми, тогда как дети с моделями избегающей привязанности имели родителей, которые были предсказуемо неотзывчивыми (Main, 1995). Другие авторы указывают, что избегающая привязанность возникает, когда ребенок (и возможно, даже подросток или взрослый) воспринимает субъекта первичной привязанности как отвергающего и карающего (Cozolino, 2006; Wallin, 2007). В каждой из этих ситуаций, качество отношений в раннем детстве влияет на способность человека рефлексировать свои жизненные переживания и включать такие эмоциональные переживания в связное повествование.

Индивиды с тревожно-амбивалентной привязанностью выражают сильные эмоции и переживания слишком активно и/или в озабоченной манере. Они стремятся сформировать зависимые и навязчивые отношения, предъявляют необоснованные, эмоциональные требования о безопасности, утешении и заботе (Bartholomew & Horowitz, 1991), в то время как сами они либо пассивны, или затоплены чувствами в интимных отношениях. Цепкая зависимость и чрезмерная физическая привязанность может являться является следствием непоследовательной и непредсказуемой отзывчивости близких на начальной стадии развития ребенка. Эти отношения могут стать переоцененными, человек может стать сверхадаптивным в отношениях с другими из-за модели тревожно-амбивалентной привязанности (Main, 1990). Жизненные сценарии таких индивидов включают бессознательную эскалацию и/или минимизацию как осознанности, так и выражения потребности в отношениях и чувств привязанности (Main, 1995).
Исследование Hesse (1999) показало, что взрослые с моделями амбивалентной привязанности могут чередовать выражение эмоций спутанными/пассивными и боязливыми/ переполненными чувствами рассказами о своей жизни. Они используют психологический жаргон, неясные или туманные фразы, чтобы описать свои жизненные переживания. Истеричные или гистрионные модели отношений отображают амбивалентный стиль привязанности (Schore, 2002). В своей клинической практике, я обнаружил, что клиенты с жизненным сценарием, основанным на моделях амбивалентной привязанности, являются очень адаптивными к важным отношениям, таких как брак или тесная дружба. Они часто чувствуют себя несчастными из-за отсутствия эмоционального признания и заботы другого человека, при этом по-прежнему остаются зависимыми в отношениях, привязанными к ненастроенному другому, неспособными расстаться. Возможно, вместо того чтобы думать об "амбивалентности» таких личностей, было бы разумнее думать об их отчаянной потребности в контакте и тревоге о потерях, об их скрытом страхе быть брошенными.

Индивидуумы с моделями избегающей привязанности выражают свои переживания путем пренебрежения или недооценивания важности отношений либо путем подавления или преувеличения выражения эмоций и избегания близости (Kobak & Sceery, 1988; Main, 1990). Они могут презирать уязвимость и нежные проявления любви и/или быть склонны к гневу. Исследование Main (1995) указывает на то, что матери младенцев со стилем избегающей привязанности были эмоционально недоступны; они стремились отодвинуться, когда ребенок был расстроен и чувствовали дискомфорт при физическом прикосновении. В качестве адаптивной реакции выживания на предсказуемую неотзывчивость опекуна к эмоциям и потребностям в отношениях, ребенок научился сдерживать передачу эмоций, потребностей и внутренних переживаний. В результате, люди с моделями избегающей привязанности в анамнезе неосознанно создают жизненный сценарий, в котором они ожидают отказа. Они формируют стратегии межличностных связей, в которых не выражают, или могут даже не осознавать своих чувств и потребностей, связанных с привязанностью. В интервью Hesse (1999) о привязанности взрослых рассказывает, что модели избегающей привязанности у взрослых (часто являются признаком беспокойного жизненного сценария) проявляются в противоречивых высказываниях о своих детских переживаниях и качестве связи со своими родителями или о других важных отношениях. Они отрицают негативные переживания в отношениях и не помнят о взаимодействиях в зависимых отношениях. Они снижают важность наказания и отказа в своей жизни и настаивают на важности самодостаточности. Во взрослой жизни, они могут выражать стиль избегающей привязанности, будучи доминирующими или холодными в межличностных отношениях (Horowitz, Rosenberg, & Bartholomew, 1993).

Schore (2002) предположил, что стиль избегающей привязанности проявляются в качестве межличностного контакта у людей с навязчивыми идеями или с нарциссическим самовозвеличиванием. Люди, одержимые навязчивыми идеями глубоко одиноки из-за избегающей привязанности. Они заполняют пустоту отношений привычными тревогами и повторяющимся фантазированием. Люди, склонные к нарциссическому самовозвеличиванию тоже одиноки, но они временно отвлекаются сосредоточенностью на себе и своими требованиями к вниманию. В своей психотерапевтической практике, я обнаружил, что клиенты, которые первоначально действуют исходя из паттернов избегающей привязанности, отрицают эмоции и не воспринимают свои телесные ощущения. Они могут сосредоточиться на внешнем образе тела, но им не хватает осознания внутренних ощущений и внутренней физиологической связи. Эффективная психотерапия обычно включает помощь в определении и овладении своими телесными ощущениями и связанными с ним эмоциями. У этих людей присутствует скрытый страх быть уязвимыми.

Модели дезорганизованной привязанности показывают глубокую психологическую дезориентацию, вызванную хронической психической травмой и отсутствием восстанавливающего контактя в отношениях. В ответ на чувство разрыва отношений, маленькие дети будут проявлять защитное поведение: застывать, размахивать руками, отворачиваться и переносить (перемещать) аффект (Fraiberg, 1982). При повторяющемся использовании, эти самозащитные действия могут фиксироваться и частично формировать особые модели привязанности, которые способствуют дезорганизации чувства собственного "я". Модели дезорганизованной привязанности появляются, когда опекун воспринимается как единственный источник удовлетворения потребностей и одновременно как источник опасности. Дети с моделями дезорганизованной привязанности воспринимают своих опекунов предсказуемо пренебрежительными и/или суровыми.

Младенческая дезорганизация является результатом не только глубоких психологических разрывов с родителями, чей гнев или оскорбления являются пугающими, но также с родителями, которые сами напуганы.

Считается, что модели дезорганизованных отношений возникают и закрепляются в ответ на неоднократные физические или сексуальные надругательства, как реакция на опекунов, которые сами страдают расстройством личности или переносят психотические эпизоды (Bloom, 1997). Когда младенец или маленький ребенок находится в центре постоянных яростных споров в семье, он испытывает эмоциональное замешательство и его лояльность подвергается испытанию; его эмоции и привязанности могут стать дезорганизованными. В своем клиническом опыте, я обнаружил, что клиенты с моделями дезорганизованной небезопасной привязанности могут диссоциировать, когда находятся в состоянии стресса и распадаться на отдельные Эго-состояния и разные личности. Каждое Эго-состояние или личность может выражать разные модели небезопасных привязанностей - такие как амбивалентные, избегающие или изолированные (Doctors, 2007). У индивидуумов с пограничным расстройством личности, их эмоционально спутанные рассказы про свои ранние переживания в отношениях отображают историю дезорганизованной привязанности (Schore, 2002). По моему опыту, эмпатический способ понять клиентов с пограничным расстройством личности, это думать о них как об очень маленьких детях, которые страдают от эмоционального замешательства в отношениях, которое глубоко дезорганизует. Им не хватает способности найти последовательную регуляцию эмоций, утешение, стабилизацию и улучшение в близких отношениях. Им необходима психотерапия, которая предоставляет смягчающую регуляцию эмоций и последованность в отношениях.
Многие авторы продемонстрировали, что дезорганизованная привязанность является важным фактором в развитии диссоциации у детей и взрослых (Blizard, 2003; Liotti, 1999; Lyons-Ruth, Dutra, Schuder, & Bianchi, 2006; Muller, Sicoli, & Lemieux, 2000). Некоторые клиенты с моделями дезорганизованной привязанности, не использующие диссоциацию как процесс саморегуляции, кажутся переполненными болезненными реакциями в организме. Это особенно заметно у моих клиентов, которые испытали физическую или сексуальную травму. Их эмоциональные воспоминания выражаются болью, физическим напряжением, и сильным беспокойством. Когда эти физиологические воспоминания слишком сильные, такие клиенты могут либо десенсибилизировать свое тело, либо диссоциировать полностью, как способ избежать эмоциональных и телесных воспоминаний. Putnam (1992) описывает такую диссоциацию " бежать, когда бежать некуда" (ст.104). Клиенты с дезорганизованной привязанностью имеют скрытый, физиологически сильный страх перед насилием.

Наша терапевтическая задача предоставить качественное профессиональное участие, которое дает таким клиентам чувство безопасности, стабильности, и благонадежности в отношениях. Такая последовательность часто помогает эмоционально дезорганизованным клиентам узнать историю, которая выражается болью, напряжением или беспокойством. Модели дезорганизованной привязанности могут поменяться в результате постоянно налаженных и надежно вовлеченных терапевтических отношений (Cozolino, 2006).

Изолированная привязанность является результатом серии переживаний, когда опекуны воспринимаются как постоянно пренебрежительные, неблагонадежные и/или инвазивные (O’Reilly-Knapp, 2001). Естественная детская зависимость от родителей встречается с накоплением ритмической ненастроенности, переменно инвазивным и/или пренебрежительным уходом. Быть уязвимым воспринимается как нечто опасное. Позже ребенок может развить модели отношенный, отмеченных социальным фасадом, психологическим уходом, сильной внутренней критикой и отсутствием выражения эмоций (Erskine, 2001). Стиль изолированной привязанности проявляется в качестве межличностного контакта, осуществляемого индивидуумами, которые используют шизоидное отчуждение для управления отношениями. В своей терапевтической практике, я обнаружил, что клиенты, которые используют эмоциональное отчуждение для управления отношениями отмечают, что их опекуны были постоянно ненастроенными к физиологическим ритмам, неправильно истолковывали их выражение эмоций и контролировали или посягали на ощущение идентичности клиента. В некоторых случаях их опекуны сами были отстранены и эмоционально недоступны. Клиенты с моделями изолированной привязанности имеют скрытый страх перед вторжением в границы.

Общие положения.

У детей может развиться не одна модель привязанности. Особые модели привязанности могут сформироваться в отношениях с матерями, которые однозначно отличаются от моделей, сформированных в результате взаимодействия с отцами. Если ребенку доступны другие зависимые отношения (такие как, бабушка или дедушка, дядя или тетя, старший брат или сестра, или няня), могут появится альтернативные модели Я-в-отношениях и стать значительными в установлении и поддержании отношений на протяжении жизни. Например, индивидуумы могут иметь одну модель отношений с женщинами и совершенно другую с мужчинами.

Человек может иметь одну модель с теми, кто находится в той же возрастной группе, и во многом другую модель с теми, кто является намного старше. В историях или фантазиях про членов семьи, друзей или коллег может быть закодирована больше, чем одна модель привязанности и отношений. Эти множественные модели могут проявляться в терапевтических отношениях.

В этой статье, я использую общий термин "модель привязанности". В моей как клинической, так и преподавательской практике, я провожу различие между стилем привязанности, моделью привязанности, и нарушением привязанности. Я связываю эти три категории со степенью распространенности и качеством взаимодействия в отношениях, присущих жизненному сценарию клиента. Я думаю об этих трех категориях на континууме от легкого до среднего и сильного выраженного.

"Стиль" привязанности относиться к обычному способу, в котором небезопасная привязанность раннего детства может оказывать влияние на способ жизни клиента в мире. "Стиль" не является особо проблематичным для индивидуума или других, за исключением ситуации, когда индивидуум находится под сильным стрессом и может вернуться к детским моделям саморегуляции. Клиенты проявляют этот уровень своего жизненного сценария в описаниях попыток справиться с кризисом или воссоединить семью, через мечты о предполагаемом будущем и через скрытые акты переноса.

"Модель" (паттерн) привязанности относится к более проблематическому уровню функционирования в отношениях на повседневном уровне. Повторяющаяся модель привязанности индивидуума является более неудобной для членов семьи или близких людей, нежели для самого человека, который часто рассматривает свое поведение как естественное и обычное. Когда усиливаются усталость и стресс, эти индивидуумы могут вернуться к архаичным паттернам зависимости, избегания, дезорганизации и изоляции. Когда внутренний стресс становиться слишком сильным, они будут искать психотерапию в надежде облегчить симптомы депрессии, тревоги, конфликтов и неудач в отношениях, низкой самооценки и физиологической напряженности. Модели привязанности проявляются на ранней стадии психотерапии, благодаря закодированным историям клиента, явным переносам, возникающим как в терапии, так и повседневной жизни, физиологическим и эмоциональным реакциям, возникшим у психотерапевта.

"Нарушение" привязанности означает постоянную зависимость от внутренних рабочих моделей отношений раннего детства и архаичных методов справляться с разрывами отношений. Архаичная форма саморегуляции и способ справляться с разрывами распространяются почти на все отношения с людьми и почти на каждый аспект жизни человека. Клиенты с нарушением привязанности часто драматично представляют некоторые элементы своего жизненного сценария в свои первые и последующие сеансы. Свидетельство тяжести сценария может быть включено в презентацию проблемы, воплощено в физические жесты, вызвано сильной физиологической и эмоциональной реакцией.

Терапевтическая вовлеченность

Каждая из этих моделей небезопасной привязанности – амбивалентная, избегающая, дезорганизованная и изолированная – приводит к накоплению эмоциональных переживаний и созданию сценарных убеждений о себе и других и качестве жизни, которые формируют последующее понимание и эмоциональное восприятие отношений. Siegel (1999) предполагает, что отношение привязанности ребенка к кому-либо, кроме родителей - например, к бабушке с дедушкой, тете, старшему брату, учителю, или взрослому другу – обеспечивают альтернативную модель привязанности к тем, кто может представить альтернативу родителям, являющимся пугающими, пренебрегающими, депрессивными, оскорбляющими и агрессивными. Эмоционально и ритмически настроенный психотерапевт представляется человеку тем, кто чувствителен, уважителен, проверен, последователен и надежен. Настроенность психотерапевта обеспечивает клиенту безопасность регулирующими эмоции транзакциями (Erskine, Moursund, & Trautmann, 1999). Такая эмоциональная регуляция происходит в рамках сочувствующих, заботливых отношений, не в архаичных попытках клиента к саморегуляции посредством цепляния и сверхадаптации, физического и эмоционального отстранения, эмоционального замешательства и фрагментации, или социального фасада и эмоционального отчуждения. Модели небезопасной привязанности могут стать безопасными, благодаря заботливым терапевтическим отношениям.

При проведении терапии я делаю терапевтическое заключение, расшифровывая мелкие и тонкие переносы эмоциии и действиия клиента/терапевта, прерывание контакта, ощущения и движения тела, так же, как и рассказываемые клиентом истории, которые отображают его или ее переносы с другими людьми. Феноменологический и исторический расспрос часто показывает содержание ранних переживаний в отношениях клиента. Вот пример подобного расспроса: "Каковыми были ваши переживания, когда ваша мать или отец укрывали вас одеялом ночью?" "Представьте, как это было, когда ваша мать кормила вас с ложки?" "Какой была степень заботы, получаемой вами, когда вы были больны или травмированы?" "Как вас приветствовали, когда вы возвращались домой из школы?" Хотя эти вопросы могут не вызвать отчетливых воспоминаний, но почти у каждого клиента есть эмоциональная реакция, которая выявляет процедурные воспоминания и дает некое представление о качестве его или ее ранних переживаний в отношениях. Ответ на каждый вопрос может привести к дальнейшим вопросам о качестве текущих отношений между терапевтом и клиентом и затем вернуться к вопросам о ранних физиологических реакциях выживания и скрытых процедурных способах формирования отношений.

Бессознательные модели отношений могут быть "восприняты" клиентом как физиологические напряжения, неоднозначные эмоции, сильное желание и/или отвращение. Бессознательные воспоминания о предыдущих отношениях могут формировать интерпретацию текущих событий, ориентировать или отвлекать от происходящего в данный момент, и стимулировать либо ожидание, либо сдерживание будущих событий. Пресимволические процедурные воспоминания, которые образуют модели привязанности, могут быть выявлены посредством преувеличения или минимизации эмоций, в историях и метафорах, в фантазиях и мечтах, и/или в эмоциональных реакциях на других. Каждый из этих аспектов в диаде «перенос-контрперенос» является бессознательным раскрытием двух межсубъектных жизненных историй и окном в бессознательные переживания как клиента, так и психотерапевта.
В попытке понять динамику сценария, которая является превербальной, субсимволической и скрытой, я рассматриваю разные способы того, как драмы и протоколы сценария младенчества и раннего детства живут в текущих отношениях.
Каждый из вопросов о переносе/контрпереносе в отношениях предоставляет возможности просмотреть семейные взаимодействия, которые составляют "ранние драмы" и ранние эмоциональные переживания жизненного сценария клиента. Существует несколько способов, с помощью которых бессознательно выражается первичный протокол, включая близких и психотерапевта. Меня постоянно интересует бессознательная история раннего детства клиента.

1. Проигрывается в поведении клиента: Первичные драмы раннего детства – заброшенность, пренебрежение, оскорбления, насмешки, страх, гнев, или отчаяние – возможно воплощаются в поведении клиента и его взаимодействии с терапевтом и/или другими людьми?

2. Закреплено в эмоциях клиента: Какая депривация настроенности выражается в усилении и снижении эмоций клиента?

3. Воплощено в физиологии клиента: Что испытывает клиент внутри его или ее тела? Что рассказывает тело клиента о его или ее истории отношений?

4. Закодировано в историях и метафорах клиента: Какие переживания в отношениях открываются через содержание и стиль повествования клиента?

5. Представлено в фантазиях, надеждах и мечтах клиента: Какие потребности в развитии и отношениях не были удовлетворены и могут потребовать терапевтической отзывчивости и/или валидации?

6. Включены во внутренние и внешние прерывания контакта клиента: На какой стадии развития эти прерывания контакта являлись бы "нормальным" способом, чтобы справляться с кумулятивными неудачами в значимых, зависимых отношениях?

7. Вызваны эмоциональной реакцией других: Какие физиологические и эмоциональные реакции, согласованные или дополнительные, стимулируются мной или другими людьми в жизни клиента?

Модели привязанности – протокол и палимпсест жизненного сценария – не являются "сознательными", они не переносятся на мысли, представления, социальный язык, или повествование и по этой причине остаются несформулированными переживаниями.

Наша задача как психотерапевтов - настраиваться на эмоции, ритмы, уровни развития при функционировании, и потребности в отношениях клиента, обращая внимание на его повествование. История клиента предоставляет основу для дальнейшего расспроса о его или ее феноменологическом опыте. Как психотерапевты, мы должны уметь и быть мотивированны предоставить новые восстанавливающие отношения, которые позволяют изменить бессознательные, архаичные модели небезопасных отношений.

В психотерапии жизненных сценариев, важно чтобы психотерапевт оценивал по достоинству и понимал и , что модели привязанности, бессознательные принципы организации, и жизненные сценарии являются отчаянными и творческими попытками саморегуляции, способом приспособления к неудачам, которые возникают в значимых и зависимых отношениях на протяжении жизни. Сценарии являются способами компенсации того, что не хватает или не хватало в отношениях. Процесс формирования сценариев является интерактивным в плане отношений и непосредственно творческим – приспособление, ассимиляция, адаптация (Piaget, 1954) к пренебрежениям, ненастроинностям, потребностям в отношениях, и даже требованиям близких. Это включает нейропсихологически обоснованные обобщения особых эмоционально загруженных переживаний и бессознательных ожиданий того, что эти обобщенные переживания будут повторять на протяжении жизни (Stern, 1985).
Психотерапия жизненных сценариев требует понимания уникального темперамента каждого индивидуума так же, как и творческих способов, стилей справляться с трудностями, копинговых стратегий и адаптаций, возникающих в связи с внутренними и внешними прерываниями контакта. Чувствительность и понимание психотерапевтом бессознательных выводов клиента, основанных на опыте прерывания контакта, и уникальной природы вовлеченности в терапевтических отношениях являются самых главным в глубинной психотерапии архаичных моделей отношений, текущих нарушений в отношениях, фиксированных систем психологической организации.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Ainsworth, M., Behar, M., Waters, E., & Wall, S. (1978). Patterns of attachment: A psychological study of the strange situation. Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum Associates.
Andrews, J. (1988). Self-confirmation theory: A paradigm for psychotherapy integration. Part I. Content analysis of therapeutic styles. Journal of Integrative and Eclectic Psychotherapy, 7 (4), 359-384.
Andrews, J. (1989). Self-confirmation theory: A paradigm for psychotherapy integration. Part II. Integrative scripting of therapy transcripts. Journal of Integrative and Eclectic Psychotherapy, 8 (1), 23-40.
Ansbacher, H. L., & Ansbacher, R. R. (1956). The indi- vidual psychology of Alfred Adler. New York: Atheneum. Arlow, J. (1969). Unconscious fantasy and disturbances of conscious experience. Psychoanalytic Quarterly, 38,1-27. Bartholomew, K., & Horowitz, L. (1991). Attachment styles among young adults: A test of a four-category model. Journal of Personality and Social Psychology, 61, 226-244.
Basch, M. (1988). Understanding psychotherapy: The science behind the art. New York: Basic Books.
Beebe, B. (2005). Mother-infant research informs mother- infant treatment. Psychoanalytic Study of the Child, 60, 7- 46.
Beitman, B. D. (1992). Integration through fundamental similarities and useful differences among the schools. In
J. C. Norcroff & M. R. Goldfried (Eds.), Handbook of psychotherapy integration (pp. 202-230). New York: Basic Books.
Berne, E. (1961). Transactional analysis in psychotherapy: A systematic individual and social psychiatry. New York: Grove Press.
Berne, E. (1972). What do you say after you say hello?: The psychology of human destiny. New York: Grove Press. Blizard, R. A. (2003). Disorganized attachment, develop- ment of dissociated self-states and a relational approach to treatment. Journal of Trauma & Dissociation, 4(3), 21-50.
Bloom, S. L. (1997). Creating sanctuary: Towards the evolution of sane societies. New York: Routledge.
Bowlby, J. (1969). Attachment. Volume 1 of Attachment and loss.New York: Basic Books.
Bowlby, J. (1973). Separation: Anxiety and anger. Volume II of Attachment and loss. New York: Basic Books. Bowlby, J. (1980). Loss: Sadness and depression. Volume
III of Attachment and loss. New York: Basic Books. Bowlby, J. (1988). A secure base.New York: Basic Books. Bucci, W. (2001). Pathways to emotional communication. Psychoanalytic Inquiry, 21 , 40-70.

Cornell, W. F. (1988). Life script theory: A critical review from a developmental perspective. Transactional Analy- sis Journal, 18,270-282.
Cornell, W. F., & Landaiche, N. M., III (2006). Impasse and intimacy: Applying Berne’s concept of script protocol. Transactional Analysis Journal, 36 , 196-213. Cozolino, L. (2006). The neuroscience of human relationships: Attachment and the developing social brain. New York: Norton.
Damasio, A. (1999). The feeling of what happens: Body and emotion in the making of consciousness. New York: Harcourt Brace.
Doctors, S. R. (2007). On utilizing attachment theory and research in self psychological/intersubjective clinical work. In P. Buirski & A. Kottler (Eds.), New developments in self psychology practice(pp. 23-48). New York: Jason Aronson.
English F. (1972). Sleepy, spunky and spooky. Transactional Analysis Journal, 2 (2), 64-73.
Erskine, R. G. (1980). Script cure: Behavioral, intrapsychic and physiological. Transactional Analysis Journal, 10,102-106.
Erskine, R. G. (1993). Inquiry, attunement and involvement in the psychotherapy of dissociation. Transac- tional Analysis Journal, 23 , 185-190.
Erskine, R. G. (2001). The schizoid process. Transaction- al Analysis Journal, 31, 4-6.
Erskine, R. G. (2007). Life scripts: Unconscious relation- al patterns and psychotherapeutic involvement. Retrieved 13 September 2009 from http://www. integrativtherapy.com .
Erskine, R. G. (2008). Psychotherapy of unconscious ex- perience. Transactional Analysis Journal, 38 , 128-138. Erskine, R. G., Moursund, J. P., & Trautmann, R. L. (1999). Beyond empathy: A therapy of contact-in-relationship.Philadelphia: Brunner/Mazel.
Fonagy, P., Leigh, T., Steele, M., Steele, H., Kennedy, R., Mattoon, G., Target, M., & Gerber, A. (1996). The relation of attachment status, psychiatric classification, and responses to psychotherapy. Journal of Consulting and Clinical Psychology, 64, 22-31.
Fraiberg, S. (1959). The magic years: Understanding and handling the problems of early childhood. New York: Charles Scribner’s Sons.
Fraiberg, S. (1982). Pathological defenses in infancy. Psychoanalytic Quarterly, 51, 612-635.
Freud, S. (1961). Beyond the pleasure principle. In J. Strachey (Ed. & Trans.), The standard edition of the complete psychological works of Sigmund Freud (Vol. 18, pp. 3-64). London: Hogarth Press. (Original work published 1923) Goulding, M. M., & Goulding, R. L. (1979). Changing lives through redecision therapy. New York: Brunner/ Mazel. Goulding, R. L., & Goulding, M. M. (1978). The power is in the patient.San Francisco: TA Press.
Hesse, E. (1999). The adult attachment interview: Historical and current perspectives. In J. Cassidy & P. Shaveer (Eds.), Handbook of attachment: Theory, research, and clinical applications (pp. 395-433). New York: Guilford Press.

Horowitz, L. M., Rosenberg, S. E., & Bartholomew, K. (1993). Interpersonal problems, attachment styles and outcome in brief dynamic psychotherapy. Journal of Consulting and Clinical Psychology, 61,549-560.
Howell, E. F. (2005). The dissociative mind.Hillsdale, NJ: The Analytic Press.
Kelly, G. A. (1955). The psychology of personal constructs. Vol.1: A theory of personality. New York: Norton. Kobak, R. R., & Sceery, A. (1988). Attachment in late adolescence: Working models, affect regulation, and representation of self and others. Child Development, 59,135-146.
LeDoux, J. E. (1994). Emotion, memory and the brain.
Scientific American, 270, 50-57.
Lewin, K. (1951). Field theory in social science.New York: Harper & Brothers.
Liotti, G. (1999). Understanding dissociative processes: The contribution of attachment theory. Psychoanalytic Inquiry, 19,757-783.
Lyons-Ruth, K., Dutra, L., Schuder, M., & Bianchi, I. (2006). From infant attachment disorganization to adult dissociation: Relational adaptations or traumatic experiences? Psychiatric Clinics of North America, 29 (1), 63-86. Main, M. (1990). Cross-cultural studies of attachment organization: Recent studies, changing methodologies, and the concept of conditional strategies. Human Development, 33,48-61.
Main, M. (1995). Recent studies in attachment: Overview with selected implications for clinical work. In S. Goldberg, R. Muir, & J. Kerr (Eds.), Attachment theory: Social, developmental and clinical perspectives (pp. 407-474). Hillsdale, NJ: The Analytic Press.
Main, M., Kaplan, N., & Cassidy, J. (1985). Security in infancy, childhood, and adulthood: A move to the level of representation. Monographs of the Society for Re- search in Child Development, 50, 66-104.
Mikulincer, M., Florian, V., & Tolmatz, R. (1990). Attachment styles and fear of personal death: A case study of affect regulation. Journal of Personality and Social Psychology, 58, 273-280.
Muller, R., Sicoli, L.,& Lemieux, K. (2000). Relationship between attachment style and posttraumatic stress symptomatology among adults who report the experience of childhood abuse. Journal of Traumatic Stress, 13 (2), 321-332.
O’Reilly-Knapp, M. (2001). Between two worlds: The encapsulated self. Transactional Analysis Journal, 31 , 44-54. Perls, F. S. (1944). Ego, hunger and aggression: A revision of Freud’s theory and method. Durban, South Africa: Knox Publishing.
Perls, F. S., & Baumgardner, P. (1975). Legacy from Fritz: Gifts from Lake Cowichan. Palo Alto, CA: Science and Behavior Books.
Perls, F. S., Hefferline, R. F., & Goodman, P. (1951). Gestalt therapy: Excitement and growth in the human personality. New York: Julian Press.
Piaget, J. (1954). The construction of reality in the child.New York: Basic Books.
Putnam, F. W. (1992). Discussion: Are alter personalities fragments or figments? Psychoanalytic Inquiry, 12,95-111.

Schore, A. N. (2002). Advances in neuropsychoanalysis, attachment theory, and trauma research: Implications for self-psychology. Psychoanalytic Inquiry, 22 , 433-484.
Siegel, D. (1999). The developing mind: Toward a neurobiology of interpersonal experience. New York: Guilford Press.

Slap, J. (1987). Implication for the structural model of Freud’s assumptions about perception. Journal of the American Psychoanalytic Association, 35, 629-645.
Steiner, C. (1971). Games alcoholics play: The analysis of life scripts. New York: Ballantine Books.
Stern, D. N. (1985). The interpersonal world of the infant: A view from psychoanalysis and developmental psychology. New York: Basic Books.

Stolorow, R., & Atwood, G. (1989). The unconscious and unconscious fantasy: An intersubjective developmental perspective. Psychoanalytic Inquiry, 9, 364-374

Stuntz, E. C. (1972). Second order structure of the parent.
Transactional Analysis Journal, 2(2), 59-61.
Tasca, G.A., Balfour, L., Ritchie, K., & Bissada, H. (2007). The relationship between attachment scales and group therapy alliance growth differs by treatment type for women with binge-eating disorder. Group Dynam- ics: Theory, Research and Practice, 11, 1-14.
Thelen, E., & Smith, L. (1994). A dynamic systems approach to the development of cognition and action. Cambridge, MA: MIT Press.
Wallin, D. J. (2007). Attachment in psychotherapy.New York: Guilford Press.
Weinberg, M. K., & Tronick, E. Z. (1998). The impact of maternal psychiatric illness on infant development. Journal of Clinical Psychiatry, 59 (Suppl. 2), 53-61.
Woollams, S. J. (1973). Formation of the script. Transactional Analysis Journal, 3 (1), 31-37.

El Instituto de Psicoterapia Integrativa está aprobado por la Asociación Americana de Psicología para impartir formación continua a psicólogos; por el National Board of Certified Counselors para los counselors y por el American Board of Examiners in Pastoral Counseling para los asesores pastorales. El Instituto de Psicoterapia Integrativa se hace responsable de este programa y su contenido.